Антон Хмельницкий, архитектор, совладелец клубного офиса Cabinet Lounge

Мы с вами общались в 2012 году, когда клубный офис Cabinet Lounge был только запущен. Сегодня бизнес вырос и претерпел изменения. Расскажите именно об этом.

Отчасти он стал деловым центром, потому что этот проект существует более 2 лет, а после запуска мы его переформатировали и добавили функционал. Поняли, что чисто клубная история слишком узкая для Москвы. Мы добавили несколько этажей готовых офисов, потому что нашим клиентам ближе тема своего маленького офиса. Получился гибрид между клубным проектом и классическим офисом. Это получает развитие.

А конкуренция на этом рынке большая?

Мы вышли в специфический сегмент, но пока ничего похожего не открылось. Фактически прямых конкурентов пока нет. Хотя я слышал, что планируется открыть.

Открытие в других городах планируется?

Мы смотрели на площадки Москвы и Санкт-Петербурга. И нашли два объекта, которые хотели бы запустить в работу. Мысли такие были, так как спрос достаточно хороший. Но сейчас мы пробуем сделать подобный проект в Лондоне.

Чем будет отличаться?

Там будет целое здание, где будет гибрид социального клуба и офиса: там будет ресторан, бар. Чего мы не делали в Москве, здесь история более деловая.

Cabinet Lounge — это возможность заниматься документами, работать на компьютере, а в Лондоне — площадка для общения?

Для Москвы это очень непривычный формат. Люди не готовы платить деньги за возможность ходить в закрытый ресторан. Они не видят в этом ценности, а в Лондоне история другая: каждый мужчина имеет членство в определенном клубе. Там гораздо проще продвигаться.

В Москве мы концентрируемся на деловом формате, а в Лондоне — гибрид делового и клубного форматов.

Если говорить о стратегии развития, на что сейчас ориентируетесь?

У нас есть понятный и простой посыл. Мы говорим, что люди за 15 тысяч рублей в месяц получают представительский офис. Эту тему мы развиваем. Если сравнивать проект с коворкингом, мы даем не только столы, стулья и Интернет, но и предоставляем огромное пространство для деловых встреч и совещаний. У нас большая часть занята переговорными.

Коворкинг — место, где люди могут сесть и работать, а наш проект — для встреч и переговоров.

Какое соотношение иностранных и российских клиентов?

Треть — иностранцы. Мы думали, что пропорция будет больше, но у россиян это вызвало огромный интерес. Иностранцы пользуются больше гостиницами, им тяжело добраться до нас. Наше место для тех иностранцев, которые приезжают регулярно.

Ваша новая услуга — мероприятия. Ваш проект — площадка для сторонних компаний.

Мы развиваем это, потому что наша площадка интересна для членов клуба и для их компаний, но есть и сторонние компании. Мероприятия разные: от семинара до больших проектов.

Девелопмент признает вас конкурентами?

Я думаю, что да, но у нас достаточно маленький проект, поэтому для больших девелопментов это – ничего. Я обращаю внимание на то, что они смотрят на идеи. Последнее время я обратил внимание на то, что стали появляться клубные проекты.

Проще искать арендатора, если ты предоставляешь не только помещение, но и гарантируешь проникновение в бизнес-среду.

Наши мероприятия, которые мы сами организуем, как раз и направлены на это. У нас даже стена с фотографиями и автографами производит впечатление. Люди, с которыми практически невозможно просто встретиться и поговорить. Так как это закрытые от прессы мероприятия, люди не стесняются говорить то, что думают. Разброс людей, которые у нас были, огромен.

Как вы видите развитие бизнеса в ближайшие три года?

Сейчас мы активно работаем над Лондонским проектов и в начале следующего года планируем развиваться в Москве и Санкт-Петербурге.

Предлагаю перейти к архитектуре. Сколько часов в день занимает это направление?

Сказать, что есть приоритет, нельзя. Это больше зависит от того, чему сейчас требуется внимание.

Вы долгое время работали у Нормана Форста?

Да, я почти 10 лет был его партнером, занимался его проектами, а несколько лет назад решил выйти в свободное плавание и открыл свое бюро.

А почему решили основать свое дело?

Может, отчасти предпринимательская жилка не давала покоя, а отчасти после открытия Cabinet Lounge понял, что есть ресурсы для этого, и ничего страшного нет.

Большая часть удовольствия от профессии состоит в том, что то, что ты нарисовал, реализовывается, строится, а без этого ты становишься “бумажным архитектором”. Для меня важная составляющая — увидеть реально построено здание.

Что сегодня в портфеле бюро? И каково отношение к российским архитекторам?

Начну со второй части вопроса. В этом есть и фишка нашего бюро — мы строим целенаправленно проектный центр в Лондоне. Все наши архитекторы — европейцы. Действительно, у наших специалистов есть такая особенность. А у нас архитекторы работают со всего мира. Наши проекты потом не надо отдавать на адаптацию в российское бюро.

Имея хороший опыт, понимая, какие проблемы есть у международных компаний, нам удалось построить такой проект.

А вас воспринимают как российскую компанию?

Воспринимают нас как международную компанию, но мы разговариваем с заказчиками на одном языке: мы знаем, какие есть проблемы и специфика. Получается некий гибрид.

А проекты вы берете и в России, и за рубежом?

Да, мы стараемся делать и в России, и в Англии, и в Европе. Стараемся делать интересные вещи там, где они возникают.

Что касается портфеля. Компании несколько лет. Из самого большого — офисный центр почти 50 метров. Любопытное здание.

Долго работая с Норманом Форстом, я понял, что в России тяжело дается что-то инновационное, но нам хочется делать что-то интересное. Поэтому мы стараемся это совмещать. Например, берем традиционную систему фасадов, но выбираем интересный рисунок.

Еще мы делали штаб-квартиру одной крупной компании, построили в Сочи жилой дом в стиле Майями. В Сантьяго сделали телекоммуникационную башню. Сейчас делаем в Женеве жилой дом для Швейцарской таможни.

А планируете делать проекты в России?

Да, но это довольно-таки сложно. Мы пробовали проект в регионе, но пока не возникло интересного заказчика.

Конкуренция большая?

Да, конечно. Есть бюро разного уровня, в том числе и международные компании.

Но у нас есть большой плюс: мы сами себя адаптируем. По сравнению с российскими компаниями у нас есть полунаучная система проектирования.

Российских специалистов берете на работу?

Да, но не много. Они нам нужны, потому что нужно адаптировать заказы. Предубеждения никакого нет. Но есть некоторая специфика, потому что у нас есть особенности образования в архитектуре.

А маржинальность рынка российского и европейского насколько отличается?

Европейский рынок сегодня сложный. Например, у Великобритании рынок на подъеме. Они очень закрытый и есть национальный приоритет.

Вообще архитектура — не совсем бизнес, потому что есть много личностного. Много художественной части в этом. Когда это становится бизнесом, из этого архитектура уходит. Архитектор — мастер, который придумывает этот продукт. Когда это превращается в “фабрику”, это уже не архитектура.

Мы больше работаем с авторскими проектами. Я не могу назвать свое дело бизнесом. Мы не беремся за все проекты, потому что наша конечная цель — построить. Если мы понимаем, что людям нужен панельный дом недорого, мы не работаем с проектом, потому что это не то, что необходимо.

У нас в бюро сейчас работает всего 20 человек.

А маржа больше на европейских проектах, потому что понятно, как формируется гонорар архитектора. В России больше работают люди на личностных отношениях.

Как вы относитесь к тому, что заказчик вовлекается в проект и что-то предлагает?

Это вовлечение может быть разного уровня.

Если заказчик вовлечен — хорошо, но если он не доверяет профессионалам — это плохо.

Сейчас в Москве много интересных сооружений, которые были построены в последние годы?

Они есть, но их не много.

У нас архитектурная политика поменялась всего пару лет назад. То, что было построено ранее, мало относилось к архитектуре. Тут есть фундаментальная проблемы: нормативная база не заточена на то, чтобы делать что-то новое.

А у объектов первого уровня есть некая инновация.